Россия, которую они потеряли

Россия, которую они потеряли

Тридцать лет назад, 12 июня 1991 года, Борис Ельцин одержал победу на первых всенародных выборах президента в российской истории

Источник – Украинская правда

Тридцать лет назад, 12 июня 1991 года, Борис Ельцин одержал победу на первых всенародных выборах президента в российской истории.

В жизни нашего северного соседа началась эпоха, растянувшаяся почти на целое десятилетие. Время показной демократии и бандитских разборок, свободы слова и гиперинфляции, Семибанкирщины и Чеченской войны.

А еще – время Владимира Путина прошедшего путь от неприметного питерского чиновника до главы правительства и официального президентского преемника.

Россия 1990-х не просто подарила бывшему чекисту путевку в большую жизнь: ельцинская Россия стала для путинской власти главным источником легитимности.

Девяностые превратили Владимира Владимировича в хрестоматийного героя, якобы спасшего соотечественников от хаоса и нищеты.

Девяностые помогли связать народную нужду с демократией и свободой слова, чтобы легко расправиться и с тем, и с другим.

Девяностые безнадежно дискредитировали либеральную оппозицию и убедили население, будто единственная альтернатива Путину – это возврат в мрачное прошлое.

Как ни странно, Украину от подобного сценария обезопасило переизбрание Кучмы в 1999-м. Завершение рыночной трансформации, благоприятная внешняя конъюнктура, сырьевой рост начала 2000-х: все это не было заслонено сменой политического режима.

Украинцы бедствовали под чутким руководством Леонида Даниловича – и при нем же начали потихоньку обрастать жирком. В результате миф о чудо-герое, вырвавшем страну из лихолетья девяностых, у нас не прижился.

Напротив, в российском массовом сознании на долгие годы утвердился контраст между ельцинским кошмаром и путинским благополучием. Но ничто не вечно под луной, и эти долгие годы постепенно подходят к концу.

Пугающий образ России 1991-1999 годов неумолимо блекнет. Мир ваучеров и видеомагнитофонов, Березовского и Басаева, малиновых пиджаков и банкнот с пятью нулями перестает быть свежим воспоминанием: это уже достояние истории.

Поколение, заставшее девяностые в расцвете лет, успело состариться. Поколение, выросшее в девяностых, приближается к сорокалетнему рубежу. А поколение до тридцати почти полностью свободно от каких-либо эмоций, связанных с ельцинской эпохой.

Характерно, что именно эту возрастную группу недавно заклеймил еще один выходец из России 1990-х: Владимир Жириновский. "Возраст продлим давайте. Детьми будут считаться те, кому до 30 лет. Они ничего не соображают до 30 лет, они все дети", – заявил лидер ЛДПР с трибуны Госдумы.

Как известно, придворный шут Владимир Вольфович нередко выражает кремлевские мысли и чувства в утрированной и гротескной форме. И, похоже, его июньская реплика не стала исключением.

За упреками в инфантильности, адресованными российской молодежи, скрывается неприязнь к людям, которые не застали времена Ельцина и потому не готовы смотреть на Путина родительскими глазами.

Новое поколение избавлено от травмы 90-х: подобно тому, как советская молодежь 1970-х и 1980-х была свободна от травм сталинской эпохи и потому жаждала чего-то большего, чем относительная сытость и безопасность.

Как и в СССР, естественные демографические процессы играют против Кремля. С каждым годом запуганных "лихими девяностыми" будет все меньше, а не поддающихся запугиванию – все больше.

Путинское руководство теряет ельцинскую Россию, много лет служившую ему верой и правдой. Уходит в прошлое одна из фундаментальных опор российского правящего класса. И это тот случай, когда внутренняя проблема РФ самым непосредственным образом касается украинцев.

Чем меньше места в соседском коллективном сознании занимает Россия 1990-х, тем большее значение для Кремля приобретает Украина 2020-х.

В рамках путинского мифа украинское настоящее выполняет те же функции, что и российское прошлое. Нам отведена ровно та же роль, что и подзабытой России времен Ельцина: служить страной-антипримером, страной-пугалом, средоточием скверны, хаоса и разложения.

Мы должны убеждать соседскую публику в том, что альтернативы нынешнему кремлевскому режиму нет и быть не может.

"Хотите, чтобы было как на Украине?" – этот железный довод адресован прежде всего тем, кого уже не цепляет многолетний аргумент "Хотите, чтобы было как в девяностых?" О том, что подобная замена действительно срабатывает, можно судить на недавнем примере соседней Беларуси.

Протестующие белорусы не жили при президенте Ельцине и затронуты травмой 1990-х в гораздо меньшей степени, чем россияне: но от сходства с Украиной и украинской революцией они старательно открещивались.

Отечественный жупел позволяет кремлевской пропагандистской машине не отказываться от канона, выработанного еще в начале 2000-х. При желании практически любую примету "проклятых девяностых" легко подменить чем-то украинским.

Вместо событий у Белого дома – события на Майдане. Вместо пылающей Чечни – кровоточащий Донбасс. Вместо криминального беспредела – вооруженные радикалы. Ну а демократическая вольница, олигархические игры или финансовая зависимость от Запада в Украине представлены в лучшем виде.

Разумеется, украинская бедность не идет в сравнение с российской нищетой 90-х: но для профессиональных информационных манипуляторов это не проблема.

Кивать на Украину можно будет даже тогда, когда память о правлении Бориса Николаевича окончательно выветрится из молодых российских мозгов.

Бытует мысль, что построение успешной и зажиточной Украины станет ключом к победе над Кремлем, к автоматической деоккупации Крыма и Донбасса. Во многом это преувеличение.

В конце концов, южнокорейское экономическое чудо не привело к падению коммунистического режима в Пхеньяне, а немецкое процветание почему-то не способствует возвращению Кенигсберга в родную гавань.

Но зато в обратную сторону описанная логика работает безотказно. Украинское неблагополучие – это неизменный выигрыш кремлевского руководства.

Украинская неустроенность – это поддержание легитимности Путина и его потенциальных преемников. Украинские невзгоды – это возможность заменить утраченную Россию девяностых годов.

Правда, в отличие от обанкротившегося ельцинского проекта, Украина не является пленницей истории, не знающей сослагательного наклонения. И отступление от роли, отведенной нам Кремлем, по-прежнему в наших руках.